…От того, что мы смотрим на мир с горы или из оврага, мир не перестает быть миром!
Евгений Клюев
В густонаселённой области литературы жили разные писатели. Утро у них начиналось тоже по-разному: для одних восход солнца был заказан на десять утра, для других – на двенадцать.
Солнцу здесь жилось туго. Посудите сами – прислуживать, создавая атмосферу восхода и заката несколько раз на дню – не то, что дворнику, даже солнцу сложно.
Но у каждого писателя был свой читатель. И это вносило в жизнь особый ритм, особый колорит, особый аромат.
Читатели становились в очередь за новыми произведениями каждое утро. И потому на улицах городов этой области всегда было людно. Но стоять порой приходилось до вечерней зари. Добросовестные читатели помогали своему писателю – заглядывая в окна и бдительно отслеживая режим жизни своего кумира.
Писатель же – кто в страдательной позе за столом, кто расхаживая по комнатам, кто возлежа на мягкой перине или в ванной, с сигарой, трубкой, папироской, бокалом вина, — был вечно погружен в мир своих героев, замечая только одно – свет или темень в окне.
Так всё начиналось и в то утро…
Плюма Бертольдовна ещё заполночь, по старой привычке, копошилась у плиты, дожаривая пирожки и упаковывая контейнеры с иной вкуснятиной:
— Так, компот есть, картошечка, тушенная грудинка, пирожки…Мыгы…Сегодня среда – самый кульминационный день недели, надо бы побольше остренького, вот положу корейской закуски и водочки надо бы.
Плюма Бертольдовна скинула фартук, заполошенно пробегая мимо прихожей к другой комнате, схватила одной рукой телефон, другой постучала в закрытую дверь:
— Ситка, Роман! – громко выкрикнула она, — Подъём! Смените меня в обед, Ситка приготовь всё по списку! Роман, не забудь, утром тебе на рынок – контроль качества, я пошла…
Тут же, скидывая тапочки, Плюма Бертольдовна набрала номер телефона, и на другом конце провода уже ответили:
— Люмочка! Я уже на выходе, всё взяла, не переживай…
Это говорила молодая верная подруга Плюмы Бертольдовны – Янгела, такая же ярая почитательница литературы и одна из лучших кураторов писателя-модерниста Геба. Янгела получила такое имя от Плюмы Бертольдовны. От рождения же она была просто Яной. Но, вводя молодую последовательницу в писательский мир, Плюма Бертольдовна всё объяснила доходчиво своим стальным голосом: — Таких имён в творческой среде не носят!
Плюма Бертольдовна уже тридцать три года занималась созданием особой писательской атмосферы. Всё было продумано до мелочей. Огромный концерн обслуживания писателей она создала ещё при жизни своего мужа – писателя Рэга Улана. О, какое это было время! По всей области она по крупицам собирала материалы о заинтересованных литературой людях. Они устраивали незабываемые литературные вечера. Созданная атмосфера литературных кружков притягивала обывателей. И вот кружки уже превращались в объединения, а те в свою очередь – в союзы, и вот уже прошло больше десятилетия, как союз стал концерном.
Жизнь концерна состояла из отлаженной работы магазинов, транспорта, рынка, издательств, аптек, больниц, домов отдыха, оздоровительных центров и даже кладбища, а так же отряда дизайнеров, художников, компьютерщиков, издателей и обслуживающего персонала. Весь концерн работал на создание атмосферы для писательского вдохновения.
Закон, который изобрела Плюма Бертольдовна много лет назад, работал безотказно. А заключался он в следующем – каждому объединению по одному писателю. Объединений в области насчитывалось двадцать штук. Таково же было и число писателей.
Писателя выбирали или переизбирали один раз в пять лет. С кандидатами в писатели работали школы, институты. Их предвыборные программы обсуждали на всеконцерновской конференции. И вот, когда уже писатель был избран, ему назначали кураторов, отслеживающих режим жизни, в который входило не только правильное питание, но и уже упомянутый восход солнца.
И однажды, в то самое утро…
Плюма Бертольдовна уже подъезжала на своём джипике к месту встречи с Янгелой, как раздался звонок:
— Плюма Бертольдовна, это куратор Нервская. У нас катастрофа: писатель Брик проснулся раньше времени, а солнце не встаёт.
— А где бригада осветителей?
— Яшка ещё с вечера пьяный валяется, а до его помощника дозвониться не могу.
— Так, не поникуй…У нас у Брика какое направление?
— Реализм! Он пишет повесть о народе. Все датчики давления, температуры, влажности в норме. Сегодня для него по плану – гроза, но это в обед, а утром с восходом солнца должны были ему рыночные сцены показать…
— Мда, я запишу вам нарушение, Нервская! Работайте, работайте и докладывайте каждые двадцать минут.
Плюма Бертольдовна отключила связь и остановила машину около стоящей на обочине худенькой фигурки Янгелы.
— Привет – мц, мц, мц, – чмокнулись подруги.
— Ты снова, наверное, всю ночь не спала, гладя на Янгелу, басовито проговорила Плюма Бертольдовна.
— Да, ладно уж…Когда-нибудь высплюсь! Мне сегодня нужно было подвести итоги докладов конференции по постмодерну, а потом новый сценарий закончить…Плюма, Геб очень хочет остаться на третий срок. Люмочка, что я могу для него сделать?
— Яна, тебе так хочется, чтобы его не переизбрали? Но он выписался, об этом уже все издания говорят.
— Люмочка! Но ведь всего одно твоё слово может всё перевернуть…
— Яна, я понимаю, что ты предана своему клиенту, но ты же сама говорила, что перепробовали уже все методы возрождения. Постмодерн требует новизны, новой крови. У нас в этом году уже выпустились молодые специалисты и их дипломы вполне тянут на предвыборную программу. И потом – Яна, Гебу пора подумать о семье. Те его пять романов и десяток повестей вполне обеспечили ему заслуженную пенсию…
Плюма Бертольдовна резко затормозила, из под колёс выскочила взъерошенная кошка и скрылась в темноте улочки.
По тратуарам к писательскому городку тянулись прохожие. Кто парами, кто по-одиночке, кто-то тянул за собой полуспящего ребёнка, кто-то плёлся, кто-то бежал – всё крутилось по вращающемуся колесу истории.
В машине Плюмы Бертольдовны раздался звонок:
— Плюма Бертольдовна, это Нервская. У нас отбой – всё в порядке. Брик справил нужду и снова лёг спать. Как вы думаете, может, ему проверить почки?
— Да, сделайте звонок участковому и запишите Брика на дополнительные процедуры массажа.
А на главной площади в это самое время уже зажглись десятки софитов, и на сооруженном помосте сгруппировалась кучка людей. Один из них подошёл к микрофону в то самое время, когда машина Плюмы Бертольдовны подъехала к площади.
— Что там такое? Чей это сценарий? Почему без моего ведома? Янгела, вызови полицию! – припарковывая машину, выходя из неё и грозной походкой направляясь к импровизаторам, возмущалась вслух Плюма Бертольдовна.
— Уже больше десяти лет мы живём под гнётом и давлением. Уже не внешней, а внутренней свободе угрожает режим навязанной литературы. Опомнитесь, люди! То, что вам предлагают – это симулякра! Это даже не неоформат! Это искусственный воздух! Даже солнце теперь встаёт для иных по расписанию! Нам диктуют – во что одеваться, куда ходить, и всё это навязано одним единственным вкусом! Опомнитесь…
Плюма Бертольдовна уже продиралась сквозь толпу, окружившую плотным кольцом возвышающийся подиум.
— Не слушайте его! Прекратите! Это несанкционированный митинг!
Толпа всё плотнее сжималась плечами, не пропуская Плюму Бертольдовну.
— У каждого человека есть выбор, — продолжал оратор, — этот выбор держится на внутреннем состоянии, вызревшем из воспитания, образования и традиций. Но нельзя воспитать писателя!
— Можно и нужно! Вы слышите: можно и нужно воспитать писателя! – кричала Плюма Бртольдовна.
— Пропустите её! – обратился оратор, указывая на зажатую со всех сторон Плюму, — Пусть нам поведают, что может ожидать искусственно-созданный мир?
— Как вы смеете нарушать традиции! – выпалила запыхавшаяся Плюма под хохот толпы…- Я создала этот мир…
Смех понёсся волной по стоящей толпе. В ближайших домах то там, то сям стал включаться свет в окнах. К толпе присоединилось ещё большее число прохожих.
— Я! Слышите! Столько лет потратила на то, чтобы создать концерн «Вдохновение». Наши писатели выпустили за годы жизни концерна 243 романа, 865 повестей и 3 333 рассказа. Мы работаем во всех направлениях литературы. Мы воспитываем новое поколение читательского спроса! Мы – сила! – кричала Плюма, и смеялась толпа.
Загудели сирены подъезжающих полицейских машин. Отряд ОМОНа окружил площадь.
— Кто вам дал эту силу? Почему вы решили, что вдохновение можно создавать искусственно? – обратился оратор к Плюме.
— Мой муж – Рэг Улан был писателем. И если бы не я – его бы не было! Я создавала ему атмосферу, в которой он творил свои нетленные произведения. Я была его опорой, когда его не печатали. Я укладывала его спать, а утром встречала с чашкой кофе. Я – была его музой и вдохновением…
За кольцом толпы раздались угрожающие требования:
— Разойтись! Несанкционированный митинг! Разойтись!
Со всех сторон послышались тревожные крики:
— Они сейчас начнут стрелять!
— Они на нас давят!
— Сколько ж это может продолжаться…
Отряд полицейских надавливая, выщелкивал вырывающихся из плотного кольца, создавая угрожающий накал.
Плюма закричала:
— Расходитесь! Расходитесь! Мы – сила! Вы – свободолюбивые одиночки! Завтра же во всех изданиях вы прочитаете манифест силы…
Толпу разогнали. Оратор, как бы на прощание спокойно посмотрел на Плюму и то ли спросил, то ли утвердительно сказал:
— Ждёшь восхода…
Солнце в этот день пряталось за густыми, тёмными тучами. И в последующие дни вся область была покрыта мраком. Солнце не вставало.
Писателям-фантастам, тем, кому по сценарию жизни необходимы были солнечные влияния на другие планеты, его создали осветительными софитами. Легко отделались писатели-модернисты: их искусственное солнце уникально опредметилось и заиграло новыми формами и смыслами. Брик и другие писатели-реалисты опустились ближе к народу, его чаяниям и заботам. Романтики-эссеисты наворачивали новые рюши и кружева вокруг действительности. Сложнее всех пришлось писателям детской литературы: их солнце должно было создавать ещё и радость, но откуда было взяться радости, если весь обслуживающий персонал ходил мрачным, как по погосту.
Критики озадачились поредевшими среди писательских рядов крупными формами. Всё больше принималось лирических родов. Всё меньше становился вес рождённых, грозя недоношенностью и преждевременностью рождения.
Плюма Бертольдовна созвала верховный совет кураторов. Пришла необходимость прочистить ряды и утвердить подмытый провокациями фундамент.
— Мы окружили писателя особой заботой. Я вношу предложение – не созывать новое переизбрание. Новые силы могут внести смуту, и одна неудобная кандидатура может напрочь уничтожить созданное годами единство.
— Ура! – не сдержалась и зааплодировала Янгела, которую тут же поддержали остальные.
На том верховный совет и порешил – традиции сберечь всеми доступными способами, подключая в случае необходимости все силы властных структур.
Сумеречность жизни уже вошла в норму. Прохожие привыкли передвигаться по городу с фонариками, и всё чаще старались прибиться к тем местам, где проходили встречи с писателями, ведь за ними и перед ними постоянно следовали бригады осветителей.
С одной из таких бригад постоянно ездил младший брат одного из водителей осветителей. Родители целыми днями были заняты на работе, а водителю Илье и его пятилетнему брату — Ваньке было весело вдвоём и не накладно. Ванька – не по возрасту смышлёный малый – на ходу придумывал умные красивые фразы, и некоторые Илья успевал записывать. Блокнотов с записями уже набралось настолько много, что Илья не раз уже делился ими со своими приятелями. Записи обсуждали на кухнях, полушепотом. Ими восхищались. А Илья втихомолку гордился своим маленьким братом. Как-то он решил показать эти записи какому-нибудь писателю.
Но как это было сделать, не нарушив режим, он не знал. А впасть в немилость и, более того, лишиться работы, не хотелось никому. Подкараулил он как-то Янгелу и передал ей эти записи, умоляя обратить внимание на них.
И однажды после работы Янгела раскрыла первый блокнот, и удивлению её не было конца-края. Просидев за записями всю ночь, переписывая содержимое на форматные листы, утром она как будто впервые проснулась, и почему-то впервые в жизни ей захотелось что-то изменить в своём привычном сценарии жизни.
Янгела достала своё самое яркое платье, накрасила ресницы, взбила пышно причёску и позвонила Гебу:
— Марк Брехтович, это Янгела. Простите, что разбудила не по сценарию…Я очень хочу с вами встретиться, у меня есть важное для вас сообщение. Я скоро приеду.
Геб что-то непонимающее пробурчал в трубку, недоуменно посмотрел на неё, положил и в растерянности присел в кресло. Да так и просидел до прихода Янгелы.
— Марк Брехтович, — начала с порога Янгела, — только не перебивайте меня. Я вас люблю. Давно люблю. И очень хочу, чтобы мы с вами были вместе. Я не хочу больше придумывать жизнь. Я хочу жить с вами. Улыбаться и говорить нужные слова не по сценарию, а — когда хочется, и что хочется. И мы станем семьёй, и у нас родятся дочка и сын, а лучше две дочки…Нет, я опять придумываю сценарий…Пусть будет всё, как будет. Вы согласны?
Геб смотрел на Янгелу и не знал, что же ему делать – улыбаться или оставаться серьёзным, ведь этот сценарий он ещё не читал.
Янгела рассмотрела это замешательство Геба, улыбнулась.
— Почитайте вот это, — она положила на край писательского стола ровненькую стопку исписанных листов, и вышла.
На улице еле брезжил рассвет. Из-за горы показался розовый отсвет солнца.
— Ах, если бы сегодня встало солнце! – произнесла Янгела, закрыла глаза и вдохнула утренний воздух полной грудью.
— Конечно, встанет! Время пришло! – услышала она сторонний голос и резко открыла глаза.
Перед ней стоял оратор. Улыбаясь, он посмотрел на Янгелу и продолжил:
— У вас очень красивая улыбка…
Они улыбнулись друг другу, и пошли рядом вглубь улицы, что-то рассказывая и жестикулируя. За их спинами поднималось солнце, слегка закрытое пеленой облаков.
Плюма Бертольдовна в тот день не дождалась своей верной работницы. Геб весь день читал записи, а вечером позвонил Брику, тот своим друзьям – писателям, писатели – своим друзьям, кто-то поделился с читателями, кто-то с кураторами. Рукопись распространилась с неимоверной скоростью. Люди перезванивались, делились впечатлениями, обменивались замечаниями и восторгами.
Через несколько дней солнце встало в полную силу.
Геб утром отдёрнул шторы. Написал записку. Окинул взглядом привычную каждым закутком комнату. Перекинул ремень сумки через плечо, и, выходя из дома, уже говорил по телефону:
— Яночка, я тебя жду на вокзале, как договорились…
Плюма Бертольдовна, сказавшись для всех больной, закрылась в своей комнате. Её сын Роман и беременная сноха Ситка объявили, что у них скоро родится девочка, и назовут они её не так, как этого хочет Плюма Бертольдовна – Эпопеей, а дадут земное имя – Ленка или Галка.
Пройдут годы, Ленка, или Галка, познакомится с молодым человеком по имени Ваня. И будут они встречать свои рассветы и улыбаться закатам по сценарию жизни.