Женька расселась на стуле и, отпуская по-чисторусски, начала свой рассказ.
Был, значится, у неё в друзьях кот, или кошка — она об этом сильно не задумывалась. Рыжий семенил навстречу ей, когда она, груженая сумками, возвращалась с работы, да по дороге забегала в ближайший магазинчик, чтобы сыну творожка свеженького прикупить, птицуне консерву каку, да и себя не обидеть.
Встречал её кот исправно, и важно так провожал до двери. А сердце-то у Женьки захолунывалось аж до слёз, когда она, извиняясь, что впустить его не может, дверь-то перед ним захлопывала — как будто друга предавала,- говорила она. Ведь бездомный он, потому тильки до подъезда. Потом консерву в тарелочку переложит, в другу молочка нальёт и выносит котику. А он тут как тут, родимый, хвостищем своим рыжим виляет, глазами благодарность высказывает и только потом принимается за подаяние.
Женька стоит, смотрит на котика, слёзы платком наматывает и думает: — Нет, не могу я тебя взять к себе, душа ещё от пса Бени не отошла — нешто мне теперича, глядючи-то на тебя, птицуня, Беню только и вспоминать, да и сын супротив будет. Друга/ мамка бы по столу кулаком, да к порядку всё и привела.
Женька не такая. Конструкция души у неё к воспитанию сына справедливая: он без мужика в доме рос, сызмальства сам мужичком уже и стал, его слово мужицкое и главным будет.
По утру птицуня снова у двери караул несёт. Глазки сонные, спал, видно, в теплотрассе, а там бомжи, да попрошайки — сивухой весь воздух теплушек пропитали. Вон, Собор напротив, там попрошаек колготится с бедову клеш — каждый жалостливый такой, якобы на помилование, а как рабочий день выстоят, так бегут куш подсчитывать и обмывать улов дневной.
Грустно смотреть на такое сборище. Но птицуня он не такой. Он ведь и попросить-то толком не может. Это Женька сама к нему душой прикипела, вот и прикармливат кажный день.
В этот день как-то сердце сжалось особливо — зима на носу скоро, да у птицуни шерсть вся клоками пошла. Рассказала Женька девкам на работе о зазнобе своей. А одна и говорит: — Кот сам пришёл к тебе, эт знак хороший! Ты впусти его в дом, пусть живёт, чё — тебя не объест, а сына уговори.
Ох, и запали эти слова в самое сердце! Женька неслась в этот день домой, будто на крыльях. Трамвай, остановка, магазин, двор — и вот он, родимый, бежит навстречу, встречает, мявкает чего-то на своём языке, птицуня одним словом.
Ключ в замок еле вставила, а сердце колдошится, ведь рядом сидит родимое существо, смиренно так сидит, ждёт. Дверь-то открыла и говорит Женька: — Ну, проходи, значит, — а тот то на Женьку, то на дверной проём, то на Женьку, то обратно, и — была не была — через порог-то и перепрыгнул.
Пока Женька сапоги, да плащик снимала — кот ни шагу.
— Проходи, проходи, — ну, ежли не понравится, держать не буду, — вытянула из себя Женька и прошлёпала шлёпанцами на кухню. Птицуня за ней, и место давай обнюхивать, где Беня раньше-то трапезничал.
Туточки сердце-то Женьки и вообще охолонулось: — Небось душа самого Бени в обличьи твоём, птицуня, к нам-то и пришла…Да родной ты мой…
Накормленный, вымытый кот оказался такой же рыжей породы, что и Женька с сыном. А сын-то и противиться не стал пришельцу.
И стали они жить-поживать, да жизнь пожинать.
24 марта 2010 г.