ЦВЕТ ПАПОРОТНИКА
Не покупались мы даже в это лето. Хмарь накатила долгая – целый месяц стояла. Дождь то плакал, то молчал. Но тучи, если и разбегались – скоро снова слетались.
— Скоко ж будет хмарить? – испрошал я
— Погоди ещё…Вот будет заря зелёная – и на утро всё прояснится, – Проп со вздохом сказал.
— Как же она зелёная будет? Это така же, как болото?
— Ну, да – болото ли, мох ли…
— Так у нас и неурожай будет к зиме, — заволновался я.
— Охо-хо… — только и вздохнул Проп.
Кажный вечер стали мы с мальцами за закатом смотреть. А он всё, то с тёмными облаками, то тотчас после заката вся округа темнеет, а то вроде разведрится, а по небу закатному облачка колечками тянутся.
Проп в нас надёжу вселил, рассказав, что в день солнцестояния погода ясною будет. А сам этот день уже совсем скоро мы ждали.
И однажды пришёл жданный нами закат – зелёной зарницей в полнеба разлёгся. Тяжёлый такой, как бы напослед пригрозил дождём и ушёл. Утром небо ясное встало. Птицы тут как тут щебетать стали.
А в канун Проп рассказал нам про особый цветок:
— В ночь после дня солнцестрояния цветёт пороть разрыв-трава. Он тож как перо куриное али гусиное. Чудной цветок! Кто его цвет выследит – клад найдёт. А силы нечистые его оберегают. Цветёт он один раз и то миг. Коли хошь цветком завладеть – в ночь его цвета нужно полы/нью очертить круг коло себя, постелить белый плат и креститься, пока гром не разверзнется и цвет на платок не падёт. Тёмные силы за кругом будут кричать, вопить, клыки казать. Выдюжишь – клад тебе будет.
— Проп, а ты значится выдюжил, ну, это…супротив диавола? – Савка спросил.
— Я своё получил сполна. А клад мне к чему? У меня вон клад – Матрёна моя, — помолчал и добавил, — Да, вот ишшо клад… — и посмотрел на Савку, а тот смутился и глаза долу опустил.
А в вечеру мы на лужайке собрались – я, Сенька — пчеловода Самсона и Алексашка — захарьевский сын. И порешили мы клад найти, а потом разделить его. Сговорились. А назавтрева уже день солнцестояния.
Сгреблись мы перед закатом. Нашли в лесу куст пороти. Обложили круг полы/нью и сели ждать. Сумерки спустились густые. Поначалу даже весело было – сверчки свистели, где-то на верху на деревьях филин ухал. А потом совсем темно стало и – тихо. Мы, кажись, слышали, как колотится у нас под рубахами сердце. И вдруг где-то вдали хруст послышался и ор, и огоньки замигали. Мы глаза от страху закрыли. Сенька хрустул под коленками веткой, мы аж всколыхнулись. А Сенька говорит:
— Зенки-то растопырить надо, а то и цвет проморгаем, — а сам аж задыхается, так тяжело дышать ему.
А хруст и ор и огоньки всё ближе-ближе…И вдруг мы услыхали:
— Митька…Сенька…Алексашка…
Алексашка в меня вжался, говорит:
— Нечистая сила нас и по именам узрела…Ишь, какая, — и ну креститься.
А голоса всё громче:
— Митька…Сенька…Алексашка…
И тут мы смекнули – это ж нас ищут. Дома-то, поди ж, кинулись, а нас нету, вот и вышли всей деревней искать.
— Ээ-х, вот тебе и нашли клад… — в сердцах проговорил Сенька.
— Теперь уже и вся нечистая сила разбежится от всей нашей деревни, — добавил Алексашка.
Мы встали, стали обтряхиваться. Посмотрел я в темноту и на правах старшего крикнул:
— Тута мы-ы…Мы тута-а-а…
— Ну, что? Нашли клад? – спросил нас Савка на утро.
Мы только и вздохнули.
— Ну…не хотите делиться, не надо…Я ж за вас боялся…потому Пропу и сказал, что вы к нечистой силе пошли…
— Так вон чего! – сжав кулаки, возмутился Сенька.
— Ладноть, ладноть…Будет вам… — вмешался Проп, неслышно зашедший в избу и слышавший нашу перепалку, — Ересь это, про клад. Весь клад ваш – это то, что в округе – вона поля ваши, леса ваши и горы.
— Так-то оно так, — судачили попозжа мы, — но клад бы не помешал…
ЗОЛОТАЯ ТРАВА
Урожай у нас и впрямь в тот год не уродился. Дожди наполнили водой овощи и те начали гнить на кусту. Картоха не урожайная вышла. Но ежли будет сухой вересень*, то картоху ещё можно спасти. Зерно уже убрали, и по счёту его хватило бы только на половину зимы.
Собрались мужики деревни на сход – решить, как жить дальше. И порешили. После сбора урожая, на третий Спас справить Пропа и Захария в город – заложить лошадей. Только так можно было спасти деревню от голодной зимы.
На утро после схода Гришка пришёл к Пропу с опухшим лицом. Матрёна это сразу заметила. Ничего не допытываясь, достала капустный лист и говорит:
— Накась, приложи…
Гришка листом глаза закрыл и всхлипывать начал, а потом и вовсе в голос заревел .
— Ну, чего ты, дождь в избу принёс… — обняла его Матрёна.
Малость успокоился Гришка и рассказал:
— Лошадок мне жалко… — и снова в голос завыл.
Матрёна достала с полки траву, щепоть насыпала в кружку, кипятком залила и в печь поставила. Запах от травы мятный пошёл, мы все носами задёргали.
— Ой, совсем забыла…Я ж вам сёдни киселю наготовила с брусникой.
Вкусный у Матрёны кисель, да и всё она вкусно готовит. Мальцы даже как-то говорили, что она в любую еду знает каку травку положить – потому и так вкусно.
Пришёл Проп, он с утра уходил за травами. Расстелил холщину, раскидал на ней траву всякую и говорит:
— Завтре по утру все на последний покос пойдут. Митяй, ты ужо большой – давай тож в помощь.
Алексашка, Сенька, Гришка и Савка в голос:
— Мы тож, мы тож…
Матрёна поставила перед мальцам кисель, а Гришку заставила ещё и травяной отвар выпить – для успокоению. Потом Матрёна пошебуршала между травами, что Проп принёс, и говорит:
— А пижму не набрал, и душицы не помешат, и боярышнику ба, да и где сушеница и хвощ…
— Матрёна, ты ж мне тильки про коренья говорила.
— А ты промеж трав ходишь, чего лишний раз не поклониться…- ворчала Матрёна.
— Ладноть, ладноть…будет тебе…Завтре наберу тебе трав.
— А мы поможем, — подмигнул мальцам Савка.
Утром, когда на покос приехали на повозках, узрели, что дождь за лето и здесь наделал делов. Осока в рост человека вымахала. Утро было сухое и мужики сразу за покос взялись, а мы- мальцы и бабы – стога метать. Ещё нам уследить надо было траву крестовник, и всю её мы в сторону оттортать. Ежли крестовник прокараулишь – потом лошади с его помереть могут.
Уже в вечеру, когда поели и у костров сели, Проп ещё один сказ рассказал – о золотой колдовской траве.
— Весь мир на траве держится. С травы он зачат, травой на погосте и кончается. Скоко трав нужных боженька дал нам в руки. Но есть одна трава – её золотой зовут, потому как она на руках след золотого молока оставляет. И растёт она, как поганая трава – всюду. Мы ходим, топчем её, а она обвивает нам ноги ласково и при долгой ходьбе жар в пятках утоляет. Сорвёшь её – она тебе и на руках все раны залижет. Опосля её тело чистое, глаза ясные. Дед мой говаривал, что птица лечит этой травой глаза своим ослепшим птахам, и они видеть начинают. Ещё кличут эту траву чистуха. Вот соскочит у вас бородавка – золотой травой помажь и чисто будет. Но вот есть загадка у этой травы: она же и яд. И тот, кто неумело её пользует, может от неё же и умереть. Но те, кто знают тайну приготовления кваса на козьем молоке с этой травой – долго живут. Завтра мы будем собирать эту траву. Я кажу, какая она. Но помните – кто меня ослушается, тот от неё вред получит.
А перед сном Савка мне признался:
— Митяй, я боюсь эту золотую траву собирать…
— Пошто?
— А вот, говорил Проп, а у меня сердце так стучало, что как бы улететь хотело. И как бы птицей в ухо шепчет – не трогай траву, не трогай траву…
— Савка, тьфу тебя…Удумал чего…Можа лень тебя одолела?
Савка вздохнул тяжело и отвернулся.
Утром он со всеми траву собирал, смеялся озорно и, когда домой ехали, со всеми песни пел. А рот-то у него весь аж чёрный. Я ему говорю:
— Савка, ты чего такого ел, что рот чёрный?
А Савка, знай себе, смеётся, да отмахивается — отстань, мол, это я золото на вкус пробовал…
*Вересень – сентябрь
УЧИТЕЛЬ
Н третий Спас Проп с Захарием уехали в город на ярманку.
Учительница привезла с собой много чего интересного. Мы оторваться не могли от книг разных и от тонюсеньких книг – журналов и газет. В них было много картинок, фотографий и карт. И вот показывает она нам журнал «Огонёк». Мы узнали это слово от Анны Ивановны. Но она почему-то больше просила нас запомнить, что это журнал, что у него есть номер. Этот журнал был номера сорок седьмого. Я, кажись, в жизни никогда так много не считал, как теперь на уроках. А учительница всё поправляла то, как мы говорим и даже немного была расстроена, что мы совсем запущены.
А ещё в этом журнале было написано о каком-то Льве Толстом. Его в прошлом годе уже схоронили. А в журнале три фотокарточки-картинки были, а внизу под ними написано: «Роют могилу у пяти лип», «Венки на могиле» и «Вырыта могила». И странно было – чего нам знать о ём, ежли мы и знакомы с ним не были. Но Анна Ивановна сказала, что он великий писатель и что его книжки останутся и для потомков. Чудно/ говорила Анна Ивановна. Мы мало чего понимали, но вот было что-то в ейных словах сильное, как земля, которую мы пахали.
А узнали мы, что земля наша ещё больше, чем та, о какой мы говорили с Пропом. Я-то как думал – вот мы, где-то есть город, в котором Проп товар брал и где мою мамку тятька украл, а ещё где-то там же была Москва, где жил царь, и ещё была немчушная земля…А оно-то не так! Анна Ивановна показала нам книги «История человечества», а в ней столько земли нарисовано – ой-йоченьки! И живут везде всякие люди. А город, ну, куда Проп ездил, называется Омск.
А Проп испросил у учительницы:
– А как мальцов в городе учат?
— Для учёбы сейчас все условия есть – в Омске три приходских школы, уездное училище, женская и мужская гимназии, — всё перечисляла и перечисляла Анна Ивановна, — а ещё кадетский корпус, учительская семинария, фельдшерская школа и просто школы и
пансионы.
Она рассказала про разную учёбу, и потом добавила:
— Но не все могут учиться, — сказала Анна Ивановна, — Чтобы учиться, нужно за учёбу платить.
— Сколько ж платить-то надобно? – всё расспрашивал Проп.
— В гимназии за год – от 100 до 300 рублей…- тихо произнесла учительница.
Проп громко вздохнул:
— Вот так-так… — и видно было, как он расстроился, но и ещё спросил, — У меня в кубышке всего двадцать пять кредитных рублев…А чего можно на двадцать пять рублев купить?
— Ну, как…Можно четверть года оплатить. Или форму купить с ботинками…
— Будь-будь скоко! Ещё ведь и форму надоть…
Проп вышел из избы. А Анна Ивановна рассказала ещё о том, как три года тому назад упала на землю звезда – метеорит, и что свечение от неё было и в Омске видно.
— Вот быстрее бы вырасти, — говорит Савка, — Поехать бы посмотреть на энту звезду.
— Размечтался! – говорит Алексашка.
Анна Алексеевна улыбнулась и говорит:
— Мечтать полезно! А вдруг в ваших мечтах родятся какие-то открытия. Вот был такой учёный Ньютон – так он очень любил мечтать, и благодаря ему наука получила много открытий…
Ох, и понравилось мне учиться. И теперь только одно тревожило – больно уж дорого это стоило.
А вечером как-то Проп пошёл к моим мамке с тятькой и разговор у них долгий шёл. Потом мамка меня позвала.
— Митрий, — говори тятька, — Вот Проп за тебя хлопочет, чтобы тебя в город отправить на учёбу. Сам-то ты как? Можа тебе и не набно этого?
У меня щёки зажгло и горячо стало. Я глаза поднял на тятьку:
— Хочу, тятька, шибко хочу! – говорю.
— Хочу… — передразнил тятька, — А знаешь, скоко нам заплатить надо?
— Знамо… — я опустил глаза.
Проп достал из-за пазухи свёрнутый листок, положил на стол и разровнял его руками:
— Вот, посчитали мы с учитильшей – скоко чего надо.
— Мать, ты…эт…почитай – чего там записано, — отец кивнул в сторону листка.
А записано там было следующее:
«Надо рублев:
на учёбу – 150 руб.
оформить документы – 10 руб
форму гимназическую и ботинки – 25 руб.
еда, пока не поставят на пансион — Пара гречневиков (горячих гречневых блинов с маслом и солью) 1 копейка; плошка щей – 3 копейки; чаю выпить с двумя кусками сахару – 5 копеек.
Итог надоть 200 рублёв иметь».
Всё это мать вслух прочитала. А отец всё сидел да кулак по столу тёр, а опосля сказал:
— Посудачить на надобно…Иди, Митрий.
Я выбежал во двор. Поднял глаза в небо. А там птицы караваном летят и курлычут так, будто зазывают: — Полетели с нами! Полетели с нами!
Погодя, вышел из избы Проп. Я кинулся к нему навстречу.
— Ну, что Митяй…Порешили – поедешь ты в город.
Радость моя из меня выпрыгивала. Я схватил руку Пропа:
— Благодарствую, благодарствую… — я припал на колени и приклонился к руке Пропа, — А Савка-то как же? Савка-то?
Проп слезу пустил: — Будет тебе, будет тебе, Митяй! С Савкой поедете.
ВОТ И ВСЁ…
Утром я к Пропу не бежал, а как птица летел, как конь скакал. Ведь для меня теперича новая жизнь зачиналась, и важно было всё хорошенько запоминать, что учитьша говорит.
Я даже постучаться в дверь забыл – рывком отворил. Из избы стукнуло мне в нос скипидаром и ещё какими-то резкими запахами. Матрёна сидела около кровати.
— Здоровия дому вашему! – переступил я через порог.
— Проходь, проходь, Митяй…Вот горе у нас – Савка ночью захворал.
Савка лежал на постели с закрытыми глазами. Его реденькие волосы прилипли к голове. Матрёна вытирала пот, выступающий на лбу Савки и пыталась напоить его приготовленным варевом. Савка не открывал рот и вся вливаемая в него вода пузырилась и вытекала обратно.
На лавке в углу сидели Алексашка, Сенька, Гришка и учительша.
У Анны Ивановны был такой испуганный вид, что, кажись, она вот-вот расплачется.
Проп говорит:
— Пойду, Матрёна, сбираться в город за доктором.
Матрёна утёрла платком уставшие глаза:
— Поздно, Пропушка…К вечеру кончится наш Савушка… — и к маленькой ручке Савки губами припала.
Мы боялись пошевелиться. До полудня так и просидели на лавке.
Мне вспоминалось, как мы с Савкой за черникой ходили, как о Петрове камне спорили, как он хотел стать учёным, и как он траву золотую боялся собирать…
Я в голове всё крутил и крутил наши любимые игры, наши мечты.
Как же так вот жизнь устроена – он ведь и пожить не успел, а его уже ангелы забирают…
Матрёна чуток поколдошилась по избе. Подошла к иконе, на колени встала и молилась долго.
А потом мы все встрепенулись, когда Савка как будто вздохнул. Матрёна повернула голову, глянула, перекрестилась и прошептала:
— Приставился…
Проп подошёл к Савке, перекрестил его и в лоб поцеловал.
— Идите, детки, идите по домам…Завтре приходите – на погост Савку понесём.
Утром мужики деревни и я с ними пошли наперёд – на погосте вырыли могилку Савке. Я кидал землю и не скрывал слёз:
— Как же так? – всё думал, — Как же так?
И твёрдо решил я стать доктором, чтобы не болели люди и не умирали.
Схоронили мы Савку. На могилку его положили венок из вереска – такой же, как на могиле у Льва Толстого на фотографиях в журнале «Огонёк».
— Можа, там, на небесах будет он свою книжку писать про всех нас? – спросил я у Пропа уже вечером, когда мы сидели на берегу реки, и смотрели вдоль неё далеко в даль — на заходящее солнце.
Проп молчал. Он первый раз не ответил на вопрос. Видно, горе его было таким большим, что не давало вымолвить ни слова.
Проп смотрел на реку, как будто сам ждал, что река даст ответ вместо него.
Подул лёгкий ветерок. Где-то в середине реки плеснула рыбёшка. От неё пошли по воде круги, волной подкатываясь к берегу.
— Ну, вот и всё… — выговорил Проп, — Пойдём, Митяй, теперь вся надежда на тебя. Луна спадёт, и поедем в город. Будешь учиться и за себя и за Савку.