Письма внучке

Здравствуй, моя дорогая внучка – Дашенька!

Тебя ещё пока нет, но я тебя уже жду. С твоим появлением я стану называться бабушка. Хотя, знаешь, честно, мне как-то вообще не хотелось быть бабушкой…Я думала всегда оставаться молодой. Хорошо бабочкам – они не успевают состариться, ведь живут всего сутки…Бабочка и бабушка – слова-то в общем даже чем-то похожи…А ты называй меня Бабочка-веточка – с таким статусом-именем я, пожалуй, соглашусь.

И ты себя будешь со мной чувствовать уютнее – мы станем друзьями или подружками. Мы станем…А пока я думаю: кому будет адресована твоя первая улыбка, какую первую игрушку ты возьмёшь в руки, кому будет сказано твоё первое слово, и каким оно будет, какими будут — твой первый благородный жест, твоё первое рассуждение, когда ты сможешь сидеть, потом – ходить, считать, читать, с кем ты будешь дружить, что ты будешь любить в этом мире, какие интересы тебя повлекут за собой…

Чтобы я тебе посоветовала взять в дорогу жизни:

Благородство

Благорассудительность

Доброту

Умение отделять хорошее от плохого

Творческое вдохновение

Умение любить и уважать своих родных и близких

Тщательно выбирать себе друзей

Не увлекаться, не влюбляться – а осознавать и любить

И – верить ангелу-хранителю, Богу.

Ангела-хранителя тебе в дорогу!

Я хочу тебе рассказать истории, в которых я была маленькой, и из которых видно — что мне помогало жить. Может быть, и тебе из этих рассказов что-нибудь пригодится.

Сентябрь 2011

РЕРИХИ

Наш детский сад часто закрывали на карантин. Мы не знали, что такое «карантин». Но когда взрослые говорили это слово, нас долго не отпускали домой. Мы жили в садике, пока не скажут:

— Карантин закончился!

Вот его и в тот раз объявили. Пришла большая заведующая в группу, обвела всех взглядом и громко выкрикнула: — Объявляется карантин!

— А-а-а—а! – закричали мы, кто как мог.

Ну, не любили мы этот карантин. Хотя было в нём и кое-что хорошее. Вот например – начнёшь играть с подружками и так разыграешься, что время не замечаешь, а тут родители за тобой приходят и надо идти домой… А во время карантина мы все вместе днями-ночами, играй – наигрывайся сколько в тебя влезет…Как назло – играть не хотелось. Все ходили такие смурны/е, как будто всем на лицах нарисовали грустные маски.

Но надо искать себе занятие. Мы с Ленкой сели рисовать. Она нарисовала деревья, девочку такую грустную, собирающую цветочки. Я сидела и не могла придумать – что мне-то нарисовать. Вообще я была левша – ну, удобнее мне было рисовать левой рукой. А воспитательница ругалась и заставляла взять карандаш в правую руку. Сейчас меня никто не видел, и я не заметила, как карандаш оказался в левой руке, и из-под него стали вырисовываться такие красные горы – такие же, как у нас дома на картинах. Папа говорил: — Это Рерих. И я поняла, что горы называются всегда так – рерих. Они были фиолетовые. Но фиолетового карандаша не было, и я рисовала красные рерихи.

И не заметила, как подошла воспитательница и сказала:

— Возьми карандаш в правую руку…

Это было так неожиданно, что я сломала карандаш, и красный стержень вывалился из него. Я переложила обломок карандаша в правую руку. А левой стала раскатывать стержень по бумаге. Больше красного карандаша не было. Как теперь закрасить рерихи?… Мне стало грустно, и как-то сами собой потекли слёзы. Стержень я катала по бумаге, вся выпачкалась красным цветом, подпёрла голову правой рукой и хлюпала носом. Обидно было почему-то. Слёзы капали прямо на красных рерихов, и горы как будто начали уходить под воду. Размываясь, цвет становился розовым, и мне пришла идея:

— Давай намочим листок, и будем рисовать на мокрых листках, — предложила я Ленке.

Но Ленкина нарисованная девочка всё ещё собирала цветы, и им было не до меня.

Я пошла к умывальнику, намочила листок, и понесла его к столу. Надо было нести его очень осторожно, ведь на нём оставалась вода…

Мальчишки играли, как всегда, в войнушку, и, наверное, решили, что я самая подходящая мишень для обстрела. Они пытались уничтожить меня вместе с моей добычей. Но не тут-то было: я подставила подножку одному из пацанов, он упал, а я вместе с листком уже была почти у рисовального стола.

— Е-е-е—е-е… — завыл сиреной упавший Мишка.

Но я уже положила листок на стол и наклонилась к нему:

— Хочешь со мной рисовать рерихов?

— Ага! – Мишка вытер нос, ему уже надоело играть в войнушку, тем более его «подбили».

— А кто такие рерихи?

— Ну, это такие горы! Только ты должен намочить листок, мы будем рисовать их на мокрых листках.

Мишка взял из шкафа листок и пошёл к умывальнику.

Его манёвры с мокрым листком оказались более проворными, чем мои, и я подумала: — Вот, молодец, не упал, и не подбили его, и листок донёс…

Я показала Мишке, что надо поломать карандаш и раскатывать стержень по мокрой бумаге. Это было забавно. К нам подошли Катя, Назым, Богдан, по их глазам было видно, как они нам завидуют. Мишка под прицелом такого внимания старался вовсю. Наш разломанный красный карандаш уже закончился, и мы перешли на другие цвета – синий, жёлтый. Получалось всё краше и краше. Я показала Мишке, как нарисовать пики гор. А всем собравшимся мы рассказали, что это рерихи. Один за другим все начали таскать бумагу из шкафа, мочить её и ломать карандаши…

— Ух, ты! – у кого-то стало получаться так красиво, что глаз было не отвести.

— Смотри, смотри, у меня какие!

— А у меня вот какие!

Зашла воспитательница. Когда она увидела, что мы все расселись кто где – за столом, на полу, приловчились на стульчиках, и что-то раскатываем по мокрой бумаге, а рядом валяются изломанные карандаши, — она вначале выпучила глаза, задёргала ресницами, набрала воздух в рот и потом закричала:

— Что вы делаете?!

Воцарилась тишина. Кто-то тихо так сказал:

— Мы рерихи рисуем!

— Кто это придумал? – строго спросила воспитательница.

— Мы…это…это же рерихи! – выговорил Мишка.

Воспитательница вдруг как-то изменилась в лице, помолчала, а потом уже совсем спокойно сказала:

— Рерихи…Рерихи вы мои! Это же надо красками…Завтра принесу краски.

ПЛЮШЕВЫЙ МИШКА

Однажды нам разрешили принести в детсад из дома любимые игрушки. Сколько радости было в том, чтобы познакомиться с игрушками друзей. Со мной был коричневый плюшевый мишка. Целый день мы находились в превосходном настроении, не предвещавшем ничего, как вдруг вечером нам объявили, что садик закрывается на очередной карантин, и мы будем жить в нём целую неделю. Это было не просто печальное сообщение, долгим воем разлившееся по коридорам детсада… Отчуждение от дома на целую неделю было сравнимо с маленькой смертью – ведь нас отделили от самых близких. Но хоть любимые игрушки в этот раз были рядом. Дня через три страсти в детском саду поутихли и нам даже позволили небольшие прогулки во дворе детсада.

Странное было ощущение – там, за изгородью люди спешили в магазины, на работу и с работы и только мы жили, никуда не спеша – на своей маленькой планете детсада. Нас отделяли от того мира большие листья лопухов. Они были такие огромные, что под ними можно было спрятаться. Мы льнули к ограде и любили смотреть на тот, другой, мир, и были как наблюдатели. Это взрослые думают, что они наблюдают за нами, а на самом деле это мы наблюдаем за ними!

Мой мишка понравился и девчонкам и мальчишкам. Почти все девчонки принесли кукол, а пацаны – машинки. Игрушки с виду были вроде бы все разные, но куклы есть куклы – ну, подумаешь, платья у них всякие такие и причёски, машинки те, конечно, покруче кукол – у некоторых даже кабинки открывались и кузов поднимался. А вот мишки ни у кого не было, кроме меня. И у меня постоянно просили мишку поиграть. Я, конечно, давала, но ненадолго – пока другими делами занимаюсь.

Я не помню, как мне его подарили. Мне кажется, он был со мной всегда. Я с ним играла дома, во дворе и даже спала. Мишке я рассказывала истории, сказки. Он был тот, кому я доверяла все свои переживания и тайны. Плюшевая его шубка немножко стала протираться, и мама наложила заплатки, но они были ма-аленькие и совсем незаметные. И мой мишка стал свидетелем — куда я спрятала свой секретик. Что такое секретик? Ну, это как твой клад. Это всякие твои драгоценности – цветные стёклышки, бусинки от рассыпавшихся маминых бус, красивые пуговицы, фантики – всё маленькое и блестящее. Секретики были почти у всех, даже у мальчишек. И никто не должен был знать, где ты зарыл свой секртетик. Да-да, именно — зарыл. Их зарывали в землю, обязательно читали заветные тайные слова, в которых ты должен был признаться в своей мечте. Потом можно было составить карту сокровищ, но нужно было так всё запутать, чтобы мало кто это мог потом найти. С мишкой я и зарыла свой секретик, только он знал – где спрятаны сокровища. И там, на месте нашей тайны, я ему рассказала свою мечту и поклялась, что он будет моим другом на всю жизнь.

В день выписки с карантина воспитатели попросили сложить в центр игровой комнаты все родные игрушки, объяснив нам, что их должны обработать специальным обеззараживающим раствором. У меня началась паника – как я могу позволить своего плюшевого мишку обработать… Украдкой я спрятала его среди детсадовских игрушек, а во время прогулки засунула в лопухи за оградой. Так мишка был спасён от дихлофосной отравы.

Домой я неслась на крыльях счастья – рядом папа, мишка, дома ждёт мама, и чего-нибудь вкусненькое.

Вечером я делилась впечатлениями о нашей детсадовской жизни и, конечно, рассказала о приключениях с мишкой – о том, как его хотели «обработать», а я его спрятала. Мама с папой как-то странно переглянулись. Остаток вечера наполнился домашними заботами, папиным музицированием на фортепиано, смотрением телевизора со «Спокойной ночи, малыши!»…И мы с мишкой пожелали всем приятных снов и отправились спать.

А утром мишки рядом не оказалось.

Я искала его везде. Со слезами умоляла родителей, вставших раньше меня, рассказать – куда он мог уйти.

Грусти моей не было предела. Потускнели цвета моей любимой комнаты. В голове постоянно крутились воспоминания – как я с ним играла, как его делили между собой детсадовцы, как мы с ним зарывали секретик…

А вечером, когда вернулся куда-то уходивший папа, родители посадили меня на беседу. Беседой мы называли вечерние разговоры за столом, когда каждый должен был рассказать о своих переживаниях.

У меня накатывались слёзы на глаза, и было трудно говорить о пропаже мишки, на что папа сказал:

— Доченька, ты научилась переживать, а значит, ты повзрослела! И мишка твой тоже повзрослел…

И в этот момент он вытащил откуда-то из-под стола большого совсем новенького плюшевого мишку…