В четвёртом, пятом и шестом классах я была председателем совета дружины школы. Активность моя распростёрлась на все школьные планы, и осуществляемое называлось активной жизненной позицией. Кроме школы была ещё музыкалка и спортивная школа. В общем, загрузка под завязку…В начале седьмого класса уже некоторых одноклассников приняли в комсомол, а мне ещё ходить в пионерах было больше года — я была почти самая младшая в классе.
По осени, как всегда с началом учебного года, начиналось массовое выкапывание картошки. На предприятиях профкомы за каждой семьёй закрепляли участок за городом, и три раза в году — на посадку, прополку и копку организовывали выезд. При урожае можно было снять с участка до сорока мешков картошки и этого хватало на всю зиму для большой семьи и на семена для следующего сезона. Осень наступившего года была не исключением. Единственной помощницей в семье оставалась я (сёстры все повыходили замуж, да поразъехались), и мы вместе с папой и его бывшими сослуживцами, вооружёнными лопатами и мешками, отправились на открытых легковушках на поля. Капали картошку торопясь, потому что уже с утра по небу ходили грозовые тучи, предвещая вот-вот накрыть всех нас проливным дождём. Так оно и случилось – часам к двенадцати дня брызнули первые капли. Папа побежал накрывать лопухами выкопанные мешки с картошкой, а я продолжала собирать клубни в вёдра. Все торопились – урожай получился неслыханным, у нас с наших соток уже было поднято из земли мешков двадцать и впереди ещё треть невыкопанного поля. А тут известие пришло – машины по размытой глине подняться к полю не могут, придётся урожаю оставаться до завтра, или нужно стащить мешки с горы, поближе к машине. Нам это было неподсилу. Я видела глаза расстроенного папы и ни чем не могла помочь – сил у меня хватило только на один мешок волоком. Дождь припустил сильнее, и нам уже ничего не оставалось, как бросить капаться в грязи и немного переждать ливень, накинув на себя плащ-палатку. Нависшее небо тёмно-серыми курчавыми тучами свисало над землёй и падающие крупные капли стекались в ручьи и уносились под гору, прорывая широкие рытвины. Несобранная картошка опять попряталась в землю, покрытая слоем чёрно-коричневой вязи. Брезентовая плащ-палатка стала тяжёлой и прилипла к спинам. Папа укрыл меня поплотнее:
— Ты, дочь, сиди, а я хоть несколько мешков спущу под горку… — и скрылся за полотном дождя.
— Чего ж я тут одна сидеть-то буду – под горку и я могу спихнуть один-другой,- подумала я и нырнула вслед за отцом.
Папка, увидев меня, гаркнул по-недоброму, но этим и обошлось – спорить не было времени.
Часа через два, причмокивая налипшей на кирзовые сапоги грязью, к нам прибрёл дядя Витя с соседнего участка и сказал, что на трассе ждёт автобус, чтобы забрать женщин и детей. Картошку будут грузить завтра, если дождь закончится. Папа сунул мне вруки сумку с так и не съеденными продуктами и приказал идти в автобус. Без обсуждения.
Урожай картошки так и не спасли. Это был тяжёлый год для многих семей. Да и вытекшие из этого дождя события не принесли ни чего хорошего. Мой организм, сильно охладившись под дождём, ночью уже выдал температуру под тридцать девять. Провалявшись на больничной койке сорок дней, я пропустила почти всю первую четверть. Спортивную школу пришлось оставить, и семимильными шагами нагонять пропущенные предметы в общеобразовательной и музыкальной школах. Моя активность как-то снизилась, и всё больше хотелось уединения. Это всё совпало с моим непониманием нового предмета – химии. Пропущенные занятия дали о себе знать. Я ни как не понимала простейших химических процессов и мне, в прошлом отличнице, стыдно было сознаться, что я ни чего не понимаю в этом новом предмете.
А тут ещё объявили Ленинский зачёт.
К этому мероприятию все готовились задолго, выстраивая планы и записывая результаты их осуществления. Это всё нужно было для самодисциплины, «сверяя жизнь по Ильичу». На зачёте тебя могли спросить прямо в лоб обо всех твоих промахах и неудачах, и ты, как оголённый провод, мог сверкать искрами, но в конце концов победившими оставались только твои хорошие дела. Зачёт открыла секретарь комсомольской организации класса Светка Винивитина. Первой к ответу поставили меня. Тут-то всё и началось. Я, наверное, впервые в жизни, была не готова отвечать на вопросы.
— Кто желает задать вопросы? – спросила, обращаясь к классу, Света
Минутное молчание и некоторое замешательство этой внешнеразыгрываемой игры прервала Ленка Лупенко:
— Что ты сделала полезного для класса за последнее время?
Я почувствовала себя припёртой к стене, пригвождённой этим вопросом, претендовавшим на серьёзный ответ. А что я на самом деле сделала? Ни-че-го! Акто другой что-то сделал полезного? А что считать полезным? Вопросы сбивали друг друга, натыкаясь один на другой, но ответов в голове не было.
— Я…я ничего не сделала.
— Ха! Если наша активисточка ничего несделала, чего с других спрашивать, — раздалось с последней парты.
— Да она разве вообще-то когда-нибудь что-то делала? – выкрикнул ещё один голос.
— Надо снять её со всех должностей, пусть побудет… как все…
Слёзы накатились на глаза неожиданно, как будто прорвавшись из кома в горле, но я не могла позволить, чтобы меня увидели плачущей – я же всегда была перед всеми сильной, и пулей вылетела из класса, хлопнув дверью так, что свалился фанерный стенд, висящий около. Но куда было бежать? В кармане лежал ключ от кабинета совета дружины, и я рванула на третий этаж. Дверь оказалась открытой, в главном пионерском кабинете сидели второсменщики, с ними была старшая вожатая. Как хорошо, что они тоже не увидели меня…В коридоре я припала к крану с водой, будто пью, и так простояла, пока не ушла техничка, домывавшая полы. Обида. Меня предали самые близкие? Так думала я, уткнувшись в одну точку за окном и опёршись локтями на подоконник. Когда это накопилось в людях? Не могло же это произойти на пустом месте?
Пространство всей прожитой жизни, всех отношений с друзьями сузилось в этот момент до прямоугольной рамы школьного окна, в котором были видны близкие горы и далёкое небо. Перед глазами было спокойствие и безмятежность природы. Там, далеко, тоже что-то происходило каждый час, каждую минуту – волнение передавалось грозами, снегопадом и ливнями. Но тот, кто управлял всем этим, делал это преднамеренно, чтобы не нарушить гармонии мира.
Солнце опять взойдёт завтра, и своим размеренным ходом расставит всё по своим местам.